|
Продолжение.
«Любить»
Однажды в очередной раз «припёрло»… Хмурое утро, но не потому, что осень и пасмурно. Мы с Татьяной сидим и опять решаем головоломную задачу, как прожить два дня на рупь пятьдесят. Как мы не тасуем плавленые сырки, полубатоны, самый дешёвый маргарин и котлеты и выбираем между «Дымком» и «Шипкой», ничего не выходит. Остаётся один выход — очередной набег на родительские холодильники.
Пока решаем, на кого «наехать», раздаётся звонок:
— Давай Татьяну, срочно! — раздаётся безо всякого «доброго утра» и «здрасьте» решительный голос Инны Туманян со студии Горького. Я покорно передаю трубку, они о чём-то коротко договариваются, и Татьяна начинает быстро собираться: «Инна просила срочно приехать в одно место, о чём-то поговорить надо».
Я понимаю, что у них что-то вроде дружбы, но что за пожар? Оставшись один, поддерживаю себя чаем, пытаюсь что-то писать, но очень хочется есть и очень любопытно, чего Татьяна делает.
Ближе к вечеру — звонок в дверь, я открываю. «Прислонясь к дверному косяку», стоит Татьяна. Вид у неё измученный, взгляд трагический, но в руках большая авоська, набитая продуктами.
— Инка сволочь! — еле шевеля губами, произносит Татьяна, — И ты тоже. Авоську возьми. Тяжёлая.
Я перехватываю авоську, в ней килограмм десять, не меньше, и волоку её на кухню. Татьяна сдирает с себя всю амуницию и исчезает в душе. Я начинаю думать чёрти что, тем более что от неё крепко попахивало коньяком. Мысленно уже репетирую, что скажу Инне при встрече, но одновременно разбираюсь в принесенной снеди и готовлю роскошный ужин.
И вот, когда мы уселись за стол, Татьяна рассказала сногсшибательную историю.
Приезжает она в назначенное время в назначенное место. Места этого сейчас нет, там стоит что-то торгово-немецкое. А тогда это было любимое всеми открытое кафе на углу Петровки и Кузнецкого моста. Села она за столик, ближе к краю, как было сказано, и ждёт. Пять минут, десять, полчаса, час, — до какого градуса может дойти моя половина в своём раздражении, я знаю лучше многих. И в тот момент, когда она собралась плюнуть на всё и уйти, из припаркованной рядом «волги» выскочили сияющая Инна Туманян и ещё двое. Счастливы они были сверх всякого разумного предела, учитывая, что Татьяна просидела голодная на холоде почти полтора часа. Один из сопровождавших Инну тут же кидается к буфетчику и приносит коньяк, закуску, дорогие сигареты. А Инна за это время объясняет ситуацию.
Она снимает хроникальную часть совместного с Михаилом Каликом фильма о любви. Вот ей и пришла в голову фантазия: зная Татьянин типаж и характер, вызвать её, засадить за столик и заставить ждать до последнего предела. И всё внаглую снять скрытой камерой. А тут, словно нарочно, за соседний столик подсели два богатеньких молодых человека с богатенькой и холёной девицей и весьма обильно ели-пили. Это был ещё тот фон для Татьяны с голодными и злыми глазами, в дурацком берете и явной бедностью во всём её облике.
Откормив и отпоив Татьяну, они уже в открытую сняли кадр, как она сидит по-прежнему одна, но уже с рюмкой коньяка и сигаретой. И тут же ей заплатили «бешеные» деньги: то ли 15, то ли 20 рублей. Вот и вся авоська.
Через несколько дней — опять звонок Инны, и говорит она уже мне, что показала материал Калику. Тот схватился за голову и кричит: Всё! Я нашёл ключ к картине!
А сидевший рядом Микаэл Таривердиев сначала поинтересовался, как побыстрей познакомиться с такой девушкой. Зная мой ревнючий характер, Инна популярно объяснила, что лучше не надо. Но, судя по песне, завершавшей фильм, импульс к вдохновению был довольно сильным.
Потом всё стихло, пропало. Фильм мурыжили по инстанциям, резали, запрещали. За это время мы с Татьяной благополучно развелись. И я уже почти забыл об этом сытном вечере.
И тут мне подваливает заказ от одного журнала сделать интервью с Таривердиевым. Дело это техническое: созваниваюсь, договариваюсь, приезжаю, задаю вопросы, записываю ответы. И тут, в самом конце беседы, звонок. Из реплик соображаю, что на студии Горького назначен срочный просмотр фильма Калика. И тогда я скороговоркой вываливаю эту историю Микаэлу Леоновичу. Тот приходит в неописуемый восторг и соглашается взять меня с собой. Но спрашивает: а можно найти Татьяну? Я звоню ей, по счастью застаю дома, и через несколько часов мы уже сидим в просмотровом зале, забитом под завязку.
Начинается фильм. Теперь он всем, конечно, известен, но тогда он крутился в первый раз, и судьба его была не ясна. А содержание и вовсе неизвестно. Итак, — четыре новеллы о любви по рассказам Заки Кузнецова, Казакова, Друце… Всё это прослоено кинохроникой, снятой Инной по всей стране (из гигантских «остатков» она потом сделала свой документальный фильм). И везде разные люди — от профессоров до центровых шлюх — отвечают на один и тот же закадровый вопрос: А что такое любовь?
Новеллы разные, но снятые рукой одного мастера, едины в своём стиле и развитии. В хроникальных антрактах «vox populi» несёт несусветную чушь. И только один священник, чернобородый красавец, сидящий на фоне церковных ворот так, что получается что-то вроде нимба, говорит коротко, ясно, глубоко и удивительно тепло… «Мень! Александр Мень!», — проносится шёпот по залу. Так вот как он выглядит! Господи, до чего красив…
Всё это замечательно, но фильм уже идёт к концу, а Татьяны всё не видно. Смотрю вбок и вижу, что бывшая супруга тоже чуть приуныла. Наконец, завершается блистательная деревенская новелла, за ней стремительно, словно нацеленные на что-то, повторяются ударные реплики из уже показанных сюжетов хроники. И вдруг — удар, как от внезапной остановки. Суета в кадре прекращается, начинается бешенный, чисто таривердиевский ритм, — это уже удар акустический, а для меня ещё и зрительный. В кадре сидит Татьяна и под слова Евтушенко («Мне любить тебя поздно…») и музыку Таривердиева наливается злостью. Позади видна богатенькая троица. Потом Татьяна спокойная, сидит пьёт коньяк и курит «Мальборо». Музыка затихает на повторяющемся слове «поезд… поезд…поезд…» И стоп-кадр: лицо Татьяны во весь экран, с такими больными, тоскливыми глазами, что мне уже не до фильма, не до чего. И весь полупремьерный шум я воспринимаю, как в тумане.
Фильм, как водится, положили на полку. И я о нём и думать перестал, как через пару лет сижу рядом с водителем «волги», стремительно влетающей в Ялту. И первое, что я вижу при въезде в город, это огромную афишу, целиком занятую лицом Татьяны и одним словом «Любить».
— Стоп! — кричу я водителю, подбегаю к афише и безо всяких бумажек запоминаю название клуба и часы сеансов. Картину пустили так называемым «вторым экраном»… Следующий раз я увидел её уже после перестройки, то есть, лет через двадцать.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
